Гаяна (Иллюстрации Л. Гольдберга) - Страница 139

139

Ило нельзя было назвать глупым. Может быть, он и не был способен на крупные открытия, но в конце концов умел разобраться в сложных вещах.

Мысли Ило напоминали набор старинных инструментов: они как бы сверлили, буравили, развинчивали и свинчивали изучаемый объект, били по нему, словно молоток, царапали, грубо ощупывали и еле-еле добирались до сердцевины.

Торжество победы, правда, оказывалось недолговечным: у Ило была стыдливая, по словам Ло, память. Он недолго хранил новую истину, таявшую в его голове, точно снежинка на горячей ладони.

Но в мальчишеских спорах он становился уверенным и сообразительным, с точностью запятой отделял зло от добра, и его мнение безоговорочно принималось в расчет.

У них было мало общего, и все же они дружили. Подшучивая над рассеянностью товарища, Ло часто задавал себе вопросы: а что такое вообще память? Почему она «умна»: хранит необходимое (у большинства людей) и выбрасывает ненужное? И почему она порой уклоняется от своих обязанностей?

Как-то учитель удачно сказал: «По тому, что ты помнишь, я могу составить мнение о твоем характере; если я узнаю, как ты помнишь, я угадаю, кем ты можешь стать…» Ло запомнил слова учителя.

Имея перед собой две «загадки» — Юль и Ило, — юноша присматривался к остальным и убедился, что, несмотря на очевидную общность, в каждом человеке много собственного, индивидуального, как в тех книгах, что он брал в библиотеке, хотя все они — книги.

Постепенно формировались и научные интересы Ло: интеллект человека. Он часами размышлял и анализировал ход своих мыслей, пока… пока извилистые тропки его раздумий не выводили на основную магистраль — Юль.

2

Став ученым, Ло скоро добился успехов. Он не зря отличался «высокой производительностью мышления», то есть выдающейся работоспособностью и целеустремленностью.

Его верным помощником был Ило. Он действительно так и не нашел в себе способности совершать открытия, но зато стал незаменимым собирателем фактов, придирчивым программистом для счетных машин, хранителем статистических данных, без которых живое дерево науки превратилось бы в телеграфный столб.

Углубляясь в область подсознательного и анализируя с помощью кибернетических машин факты, собранные Ило, Ло пытался разгадать тайну памяти у человека и животных.

На первый взгляд казалось, что тут все известно гаянской науке. Даже Ило не переставал сомневаться в целесообразности работ Ло, но неизменно получал ответ;

— Это не то сомнение, Ило, что могуче и созидательно… Науке не грозит ожирение от полноты!

По его поручению Ило принялся ворошить историю изучения памяти и скрупулезно отбирал все, не удостоенное должным вниманием предшественников: спорное и неубедительно объясненное, бесспорное, но не нашедшее практического применения, и гипотезы, отвергнутые ввиду их резкого расхождения с общепринятыми взглядами.

Эту грандиозную черновую работу Ило выполнял с удовольствием.

— Ты знаешь, Ло, — сказал он, — в истории нашей науки собралось такое кладбище идей, что даже по теории вероятности оно не может состоять только из хлама. Мне почему-то чудится здесь какая-то закономерность. На свалку отправляются не только калеки и недоноски, но и цветущие переростки… Роясь в этом старье, можно сберечь немало времени.

День за днем Ло двигался к цели с нарастающей скоростью и нетерпением. Если бы он мог работать на живом человеческом мозге — дело пошло бы еще быстрее. Впрочем…

И Ло поехал в Центральную лабораторию мозга, руководимую знаменитым Долом. Ученому было не более ста лет, но, невзирая на молодость и редчайшую силу духа, Дол стал заметно сдавать: спокойствие — верный страж мудрости — порой растворялось, как соль, в ручейке мелких неудач.

Дол был некрасив, как наш Вольтер, и так же умен, прямодушен и саркастичен, — жесткая пища для женского любопытства. Гаянки ценили эти качества, может быть, превыше всего, но их не узнаешь в мужчине с одного мимолетного взгляда, а Дол редко бывал в обществе, не искал знакомств и, вероятно, оттого остался холостяком.

Три года назад он утвердил в Совете рабочие чертежи и смету и принялся за механическое моделирование мозга.

Собственно, принялся он не сам, а сконструированная им саморазвивающаяся машина «Бер» — тогда еще как бы зародыш будущей механической модели самого совершенного в природе вещества.

Первоначально машина имела небольшие размеры, но день за днем, со всевозрастающим расходом энергии, она сама принялась обрастать миллионами «невронов», вернее крохотными молектронными моделями нервных клеток, и теперь грозила раздвинуть стены лаборатории.

Временами «запас знаний» у машины иссякал, и Долу приходилось подолгу анализировать ее требования, приобретать недостающие знания самому, затем передавать их запоминающему устройству своего детища и заново программировать ее дальнейшую деятельность.

В такое время, несмотря на приличный штат опытных сотрудников, Дол работал чуть ли не сутками. Его убеждали не перенапрягаться, отдохнуть, но он лишь шутливо отмахивался. А так как каждый гаянец волен распоряжаться не только своим временем, но и жизнью, если он считает это необходимым для дела, — его оставили в покое.

Механический мозг Дола в последнее время стал и в самом деле проявлять некоторую «осмысленность» и «разумную» самостоятельность — необходимое условие для полного и правильного развития живого мозга человека. А после того как она потребовала подключить ее в телепатическую сеть научных библиотек, он стал относиться к ней почти как к существу.

139